My skin has turned to porcelain, to ivory, to steel.
Отчуждение.
читать дальшеВ нашей стране жизненный путь принято называть путем Отчуждения. Мой отец «вышел» в сорок пять, когда поставил всех своих детей на ноги, мама – в двадцать девять, после рождения Олега. Но на то были свои причины.
Откуда пришел этот духовный обычай, сказать трудно. Говорят, много сотен лет назад наши горы посетили варвары. Посетили – не завоевали. Они прошли по нашей земле как стая саранчи, и после этого жизнь уже не была прежней. Это они оставили огромные валуны вдоль дорог, они дали новое русло нашей Реке и возвели Столицу около ее истоков. Я была в Столице всего один раз, когда случилось очередное поветрие, и многие в семье слегли с лихорадкой. А зимнюю ярмарку нельзя было пропускать: гончарное дело у нас в горах не особо прибыльно, то ли дело в Столице, где люди падки на народный колорит.
В Столице есть многое, чего нет у нас. Там есть Отопление, не печное, как здесь, а совершенно невероятное: в домах греются извилистые трубы. Есть Водопровод – это когда из крана сама собой льется вода. Варвары оставили там много разных удивительных вещей для того, чтобы они облегчали им жизнь, и ничто не мешало бы варварам следовать по пути Отчуждения. Как работают эти вещи, никто до сих пор узнать не может.
Варвары «выходили», и мы стали «выходить». Говорят, сначала этот обычай был добровольным. В принципе, он и сейчас доброволен, правда, если ты не «вышел»- ты никто. Мало кто осмелится навлечь позор на семью и детей. Я про себя думаю, что мы пытаемся сравняться с варварами. Раз уж мы не смогли создать то, что сделали они, то мы можем последовать за ними в другом. Возможно, я ошибаюсь, но мне нужно какое-то объяснение в мире, где никто не объясняет.
Вот мой муж, Томаш. Он взял меня в жены, когда мне было семнадцать, а ему – тридцать пять. Так решил мой отец для того, чтобы улучшить благосостояние семьи. Что до меня, то Томаш не был мне неприятен, и я считаю, что этого вполне достаточно. Все дело в том, что Томашу уже сорок, и ему нужно «выходить». Кажется, он готовился к этому еще с тех времен, когда был холост.
Летом я стараюсь регулярно украшать стол в обеденной цветами. Вечерами вышиваю, а иногда леплю и расписываю посуду. Я люблю делать красивые вещи, а Томаш говорит, что это бесполезно, что скоро мы все «выйдем», а все это останется здесь. На самом деле, думаю, ему просто неприятно наблюдать за тем, как вокруг идет жизнь.
Все силы у него уходят на то, чтобы готовить себя. Такое ощущение, что Томаш постоянно ведет внутри себя диалог: уговаривает, умоляет, соглашается. Хочет ли он «выходить»? Сомневаюсь. Но ему уже сорок, а он еще не на пути Отчуждения. По крайней мере, так кажется со стороны. Но на самом деле, Томаш уже не с нами, и иногда я думаю, что лучше бы он ушел, поднялся в горы, чем быть вот так здесь и не здесь одновременно.
Мне двадцать два, и мое время еще терпит. Я стараюсь думать о том, что все мы смертны, что мы «выйдем», так или иначе. У меня есть двое детей, и я приучаю их к тому, чтобы они любили и ценили то, что создано руками человека. Пусть то будут даже не виртуозные Водопровод, Телевидение или Канализация, а простой глиняный горшок или разбитый со вкусом сад. Да, я бы хотела увидеть своих внуков и, если повезет, правнуков.
Я думаю, что мы – не варвары, которые презирали все человеческое и, чтобы искоренить его в себе, поднимались в горы, чтобы медленно умереть. Но я стараюсь держать свои мысли при себе и знаю, что так делают все. Это видно по улыбкам и чувствуется по рукопожатиям. Никто не хочет «выходить» в расцвете лет, но при этом большинство выходит.
Между жизнью и тем, чтобы называться Человеком, считаться величиной в чужих глазах мы выбираем второе. Мы встаем на путь Отчуждения, и я уже стою на нем, хотя мое время еще не пришло.
читать дальшеВ нашей стране жизненный путь принято называть путем Отчуждения. Мой отец «вышел» в сорок пять, когда поставил всех своих детей на ноги, мама – в двадцать девять, после рождения Олега. Но на то были свои причины.
Откуда пришел этот духовный обычай, сказать трудно. Говорят, много сотен лет назад наши горы посетили варвары. Посетили – не завоевали. Они прошли по нашей земле как стая саранчи, и после этого жизнь уже не была прежней. Это они оставили огромные валуны вдоль дорог, они дали новое русло нашей Реке и возвели Столицу около ее истоков. Я была в Столице всего один раз, когда случилось очередное поветрие, и многие в семье слегли с лихорадкой. А зимнюю ярмарку нельзя было пропускать: гончарное дело у нас в горах не особо прибыльно, то ли дело в Столице, где люди падки на народный колорит.
В Столице есть многое, чего нет у нас. Там есть Отопление, не печное, как здесь, а совершенно невероятное: в домах греются извилистые трубы. Есть Водопровод – это когда из крана сама собой льется вода. Варвары оставили там много разных удивительных вещей для того, чтобы они облегчали им жизнь, и ничто не мешало бы варварам следовать по пути Отчуждения. Как работают эти вещи, никто до сих пор узнать не может.
Варвары «выходили», и мы стали «выходить». Говорят, сначала этот обычай был добровольным. В принципе, он и сейчас доброволен, правда, если ты не «вышел»- ты никто. Мало кто осмелится навлечь позор на семью и детей. Я про себя думаю, что мы пытаемся сравняться с варварами. Раз уж мы не смогли создать то, что сделали они, то мы можем последовать за ними в другом. Возможно, я ошибаюсь, но мне нужно какое-то объяснение в мире, где никто не объясняет.
Вот мой муж, Томаш. Он взял меня в жены, когда мне было семнадцать, а ему – тридцать пять. Так решил мой отец для того, чтобы улучшить благосостояние семьи. Что до меня, то Томаш не был мне неприятен, и я считаю, что этого вполне достаточно. Все дело в том, что Томашу уже сорок, и ему нужно «выходить». Кажется, он готовился к этому еще с тех времен, когда был холост.
Летом я стараюсь регулярно украшать стол в обеденной цветами. Вечерами вышиваю, а иногда леплю и расписываю посуду. Я люблю делать красивые вещи, а Томаш говорит, что это бесполезно, что скоро мы все «выйдем», а все это останется здесь. На самом деле, думаю, ему просто неприятно наблюдать за тем, как вокруг идет жизнь.
Все силы у него уходят на то, чтобы готовить себя. Такое ощущение, что Томаш постоянно ведет внутри себя диалог: уговаривает, умоляет, соглашается. Хочет ли он «выходить»? Сомневаюсь. Но ему уже сорок, а он еще не на пути Отчуждения. По крайней мере, так кажется со стороны. Но на самом деле, Томаш уже не с нами, и иногда я думаю, что лучше бы он ушел, поднялся в горы, чем быть вот так здесь и не здесь одновременно.
Мне двадцать два, и мое время еще терпит. Я стараюсь думать о том, что все мы смертны, что мы «выйдем», так или иначе. У меня есть двое детей, и я приучаю их к тому, чтобы они любили и ценили то, что создано руками человека. Пусть то будут даже не виртуозные Водопровод, Телевидение или Канализация, а простой глиняный горшок или разбитый со вкусом сад. Да, я бы хотела увидеть своих внуков и, если повезет, правнуков.
Я думаю, что мы – не варвары, которые презирали все человеческое и, чтобы искоренить его в себе, поднимались в горы, чтобы медленно умереть. Но я стараюсь держать свои мысли при себе и знаю, что так делают все. Это видно по улыбкам и чувствуется по рукопожатиям. Никто не хочет «выходить» в расцвете лет, но при этом большинство выходит.
Между жизнью и тем, чтобы называться Человеком, считаться величиной в чужих глазах мы выбираем второе. Мы встаем на путь Отчуждения, и я уже стою на нем, хотя мое время еще не пришло.