My skin has turned to porcelain, to ivory, to steel.
Решила собрать в этот пост все драбблы с фестов, а то на компе они куда-то деваются(
To be contined))
Мефодий Буслаев. Арей/Дафна. "Тебе не нужен дарх, чтобы стать одной из нас".Мефодий Буслаев. Арей/Дафна. "Тебе не нужен дарх, чтобы стать одной из нас".
Внимание: постканон, смерть персонажа.
За окном несется ночь: её преследует перестук колес и змеистая лента проводов. За пеленой метели иногда проскакивают тусклые, неверные огни.
У Дафны болит горло и слезятся глаза. Влажный воздух оттепели душит ее тягостным кашлем. Она еще помнит вкус чая с малиной – Мефодий. В колючести шарфа - тоже он. Дафна сожалеет, что Меф так прочно въелся в ее кожу и отмыть его следы практически невозможно. Когда она вспоминает о Буслаеве, судорога – как от кислого – искажает лицо.
Арей напряженно смотрит в окно. Он пытается отвлечься от собственного отражения, навязчиво висящего между стеклом и спасительной снежной мглой. Отражение взывает к ответу, хочет взглянуть в свои же беспросветно-темные глаза, кривится недовольной ухмылкой. Меф – следует выбросить это имя из головы раз и навсегда. Широкие ладони мечника яростно сжимаются в кулаки. Щенок.
Они – вдвоем в пустом вагоне пригородной электрички. Сидят на жестких деревянных сидениях: она – обняв себя, опустив голову, он – вытянув в проход ноги в сапогах – будто бы вальяжно. Глухо хлопает в такт стуку колес распахнутая дверца электрощитка. Они надеялись, что уедут от себя, но время внутри вагона слежавшееся, как старая вата. Это лишь снаружи оно несется сырой метелью и вольным ветром.
- Тебе не нужен дарх, чтобы стать одной из нас, - не глядя на Даф, хрипло говорит Арей.
Девушка закутана в его зимний плащ, снаружи мокрый от растаявших снежинок, а внутри теплый, пропахший одеколоном и табаком. Даф нервно теребит тонкие пряди волос, не решаясь ответить. Перед мечником она привычно робеет.
- Не хочу. Я приняла решение, - почти шепчет Дафна, глядя Арею куда-то ниже затылка - туда, где мокрые от снега черные волосы прилипают к шее.
- Уверена? – барон поворачивается к ней, чуть подается вперед, опираясь руками о колени. Взгляд его – усталый и тяжелый, лицо – ужасающе спокойно.
- Я лучше буду простым человеком, раз уж…, - девушка не хочет произносить этого, и Арей видит, как меж ее бровей залегает горестная складка.
- Давай будем называть вещи своими именами, светлая. Меф предал тебя. И меня, кстати, тоже, - мечник веско и жестоко бросает слова перед девушкой, чтобы она, наконец, поняла их смысл.
Дафна умоляюще смотрит на него: она не хочет думать, что растеряла свой свет из-за Мефа. Обвинять его ей тягостно – плещутся еще в душе и нежность, и несмелая любовь. По привычке страшно очернить крылья, которых уже и нет вовсе. Даф надеется, что все еще можно изменить.
- Да не права ты, - сердито хмурится Арей, читая ее мысли, как открытую книгу. – Прекращай идеализировать – было бы кого. Ты понимаешь, что умрешь? Даже не представляешь себе, как скоро.
Дафна кивает, опустив глаза в пол. Она уверена, что не предаст свет до самого конца. Ее искусанные губы улыбаются, мгновеньем позже она поднимает на Арея по-прежнему ясные, лучистые глаза.
- Я не хочу существовать, понимаете? – с жаром говорит она. – Существовать, как, - Дафна нерешительно прерывается, но Арей кивком подбадривает ее, - как стражи мрака. Лучше прожить мало, но…
Девушка замолкает – жалость к себе комом встает в горле. С минуту они слушают дробный перестук колес.
-Я считаю иначе: продолжать существование тела – единственно верная цель. Ради нее я, собственно, и убиваю, - наконец, говорит Арей, разглядывая ладони. – Впрочем, для меня-то по-другому быть и не может, для меня дальше ничего нет...
Он горько усмехается. Дафна удивленно смотрит на него, ее знобит – дает знать о себе обычная человеческая простуда. Девушка ждет, что мечник продолжит, но он молчит. Ей хочется что-то сказать - жалость нашептывает десятки ободряющих слов. Но – страшно, да и не к месту. Даф закусывает губу, щеки заливаются горячечным румянцем.
Тусклый, заспанный голос машиниста неохотно называет приближающуюся из темноты станцию.
Даф дергается от неожиданности, вскакивает на ноги – нужно бежать, покуда сильна еще решимость, покуда не страшна близящаяся смерть. Арей же сказал – ей не нужен даже дарх, чтобы стать одной из... Это легче, чем она думает. Предать свет – заманчиво и просто, и так было всегда.
Багровый плащ, подбитый мехом, падает с ее плеч. Электричка тормозит, и Дафну бросает в невольные объятья Арея. Он ловит ее надежно и сильно, непривычен его взгляд – снизу вверх.
- Я здесь выйду, - девушка думает, что она решительна, на самом же деле голос срывается и дрожит.
Раздается скрежет колес, а после становится слышным протяжный вой ветра.
- А если тебе дадут второй шанс? Время-то мы выиграем, - говорит барон, и Дафна не может понять, что движет им, не может прочесть этого в непроницаемых глазах.
- Однажды предав свет, вернуться к нему невозможно. Вы не понимаете, - отчаявшись, шепчет девушка.
- Как скажешь, - усмехается Арей и разнимает руки.
Дафна понимает, что его забавит ее смятение и выступившие жгучие, как от лука или обиды, слезы. Наверняка, он считает ее решение глупым и опрометчивым, а ее саму – наивной девчонкой. Зато Арей – единственный из всех - уважает ее выбор.
Девушка, вздохнув глубоко и больно, выбегает из вагона.
Арей откидывается на жесткую спинку сидения, из-под полуприкрытых глаз наблюдает за Дафной, растеряно прислонившей к стеклу ладонь. Барон знает, что оба ее пути ведут в никуда, и поделать он ничего не может. Не может и избавиться от горького сожаления, разморившего, словно жаркий полдень.
Дафна отстраняется – в метели светлеет ее хрупкий силуэт. Электричка издает протяжный гудок и трогается.
Мечник выходит на следующей станции. Раздумчиво глядит на предательский фонарь, который выхватывает из тьмы его могучую фигуру, остальное же – скрывает густым снежным пологом.
Не успевает Арей сделать и шага, как рядом пикирует несколько боевых пар златокрылых.
- Стоять! – свирепо командует кто-то, и барон мрака покорно останавливается – его плечи вздрагивают и опускаются.
- Бывший страж номер 13066 с вами?! – нетерпеливо кричит какой-то выскочка.
Арей выразительно разводит руками - пользуясь тем, что он отлично виден в свете фонаря, показывает, что он совершенно один.
В этот же миг его поражает около десятка атакующих маголодий. Барон падает навзничь, широко взмахнув руками, – пытается удержать равновесие. Жизнь покидает Арея толчками – вместе с теплой, липкой кровью. Он видит перед собой лишь грязно-коричневое небо и снег, беспощадно и нежно застилающий ему глаза.
Где-то рядом телепортируют стражи мрака – личная гвардия Лигула – надеются забрать себе ценный дарх первого мечника.
Нет, поправляет себя Арей, это не Лигул. Надо смотреть правде в глаза до конца.
Личная гвардия Буслаева.
Ты еще поплатишься за это, щенок.
Таня Гроттер. Медузия/Зубодериха. Кинк: тонкие пальцы, холодеющие запястья, синяки, нежность, страх.Таня Гроттер. Медузия/Зубодериха. Кинк: тонкие пальцы, холодеющие запястья, синяки, нежность, страх.
- Бедная. Не знаешь, куда податься. Здесь страшно, а там гадко. Понимаю тебя.
Из всех, кого я знаю, только Медузия варит кофе по ночам.
На столе стоит горелка, на горелке – старая медная турка. На турке изображено что-то восточное: мечеть, султан, бегущие люди, звон ятаганов и тяжелый дух имбиря. В неверном свете огонька фигуры оживают и водят вокруг турки бесконечный хоровод.
Медузия придирчиво заглядывает в турку, хмурится. В самый последний момент, когда черное, горячее вырывается наружу, снимает ее. Ловко и стремительно пролетают над огнем ее тонкие запястья, но я успеваю заметить два темно-синих полукружия. Синяки.
Меди ловит мой взгляд и смотрит безмятежно, ласково – как на напуганного ребенка.
- Да, здесь страшно, Зуби.
Разливает кофе по чашкам. Они убого-трогательны: фарфоровые чашечки просвечивают на свету нежно, как лепестки, у одной сколота ручка, другая безнадежно забрызгана черным. Медузия забрала их оттуда – из Тибидохса – в эту подвальную сырость, и здоровье их пошатнулось. Мне становится жаль – настолько, что хочется выть тихо и тоскливо. Вот эти самые чашки жаль.
Не Медузию, такую хладнокровную и надломленную, с синяками на бледной коже.
Жаль фарфор, расписанный невесомыми розами, изящную изогнутость единственной ручки. Жаль поруганную красоту нашей прошлой жизни, где эти чашки и антикварная турка были законными обитателями. Где была к месту моя мечтательность и циничный, острый ум Медузии.
…мои романтично-нелепые ситцевые платья и ее безукоризненно строгие костюмы…
…ее строгие научные статьи и мои сентиментальные романы…
Мы выброшены оттуда недобровольно.
- Ну, решайся.
Я не люблю кофе, но делаю маленький глоточек – ради нее. Крепкий, горький, обидный глоток.
Как я могу решиться, Меди, ну как?
Как – когда мне страшно увидеть вот такие же синяки на своих руках?
Скрываться? Действовать? Сражаться? Твои глаза по-прежнему – непокорные, губы – жесткой линией, упрямо вздернут острый подбородок.
А я слаба – мне проще приспособиться. Да, это унизительно. Но, видимо, удобство мне важнее, чем чувство собственного достоинства.
Медузия раскуривает сигарету – ей это отчаянно не идет. Не идет и старая брезентовая куртка – к точеному и надменному лицу. Нет, мне Медузии не жаль: жалеть мою любимую гордячку – нелепо и смешно. Просто мы все внезапно оказались не на своем месте.
Жаль-то - себя. До слез жалко, до дрожи.
Медузия смотрит на меня удивленно и печально, в чем-то даже испуганно, тушит сигарету о грязный покосившийся стол. Подходит ко мне, присаживается на корточки. Ее взгляд – снизу вверх – полон нежности и немного брезглив. Тонкими, холодными пальцами – ногти на них сломаны - по-хозяйски небрежно смахивает слезы с моей щеки.
- Ну, хватит же. Помнишь, как там было?
Она задумчиво опускает вниз глаза: на четко очерченных скулах – мягкие тени от ресниц. Говорит медленно, но резко.
- …отказываюсь – быть.
В Бедламе нелюдей – отказываюсь жить…М-м-м, как дальше?
- С волками площадей – отказываюсь выть, - подхватываю я, чувствуя, как несмелая улыбка трогает губы.
- С акулами равнин
Отказываюсь плыть
Вниз – по теченью спин.*
Медузия смеется, обнажая дерзкую белую полоску зубов, в кофейных ее глазах – отчаянье. А мне уже не так страшно.
С тобой мне совсем не страшно…
*Отрывок из стихотворения Марины Цветаевой. Зуби же любила поэзию)
Мефодий Буслаев. dark!Мефодий | Арей | Дафна. "Падший страж света принадлежит мраку со всеми потрохами". Умоляющий взгляд.Мефодий Буслаев. dark!Мефодий | Арей | Дафна. "Падший страж света принадлежит мраку со всеми потрохами". Умоляющий взгляд.
«Осторожность».
Если это слово произнести шепотом, оно будет похоже на поступь дикого, хищного кота.
Дафна забыла об осторожности в своем бесконечном желании вытащить Мефа к свету. Бежать надо было раньше, теперь уже поздно. Дафне слишком было любопытно, чем все закончится, - за любопытство и поплатилась.
- Что-то случилось? – Меф издевательски улыбается. Его лицо бледное, губы - темно-красные. На голове старомодный парик: белые, напудренные кудри.
Это дань моде, прижившейся нынче при дворе Повелителя мрака. Распутство, гниль и ледяное равнодушие, прикрытые изысканными манерами, галантным обхождением, барочным золотом и пышными одеяниями. Просто стражам захотелось поиграть, стражи уже не знают, куда деться от скуки.
«Гореть вам в Тартаре, - мстительно думает Дафна, - вот там – будет весело».
- Ничего, просто соринка в глаз попала, - отважно отвечает Даф, проглатывая слезы.
Меф придвигается к ней, пытаясь коснуться своими губами ее плотно сжатых губ. Дафна старается думать, что это не поцелуй, а простое прикосновение: как если бы он коснулся рукой ее плеча. Но в последний момент не выдерживает – Меф пытается просунуть ей в рот сколький и влажный язык – и отворачивается.
В глазах Повелителя вспыхивают азарт и обида, и он с силой толкает девушку – обоими ладонями в бледные тщедушные плечи.
Дафна упала бы, но позади нее стоит первый мечник мрака. Арей привлекает ее к себе, одной огромной ручищей удерживает Дафну: его рука медленно скользит по ключицам и затем с силой сжимает левое плечо.
Мефодий усаживается в небольшое изящное креслице: ножки у него выполнены в виде резных упитанных ангелочков; и со скучающим видом отхлебывает из кубка. Но Дафну не проведешь: она знает, что Меф раздражен и самолюбие его задето. Он был и остался мальчишкой: жестокий и необузданный Повелитель, руки которого унизаны перстнями.
Жалкий позер.
Нет в нем ни силы, ни мудрости. Души, к сожалению, тоже уже нет.
- Очень упертая, - произносит Мефодий, и его тонкие губы кривятся в саркастичной улыбке.
"Задела", - с мрачным удовольствием отмечает Дафна.
И ей хочется плюнуть ему в лицо.
А Мефодий оглядывает Дафну с головы до ног по-хозяйски, довольно теребя свое затянутое в белый чулок колено: он знает, что никуда она не денется. Пока можно и поиграть. Он кивает мечнику.
Арей резко поворачивает Даф к себе.
«Лучше так, - в отчаянье думает она, – Лишь бы Мефа не видеть».
Мечник посмеивается, смотрит на нее хищно, снисходительно. Дафна зажмуривается и делает вперед маленький шажок. Меф позади нее удивленно приподнимает тонкие, четко очерченные брови и шевелит губами.
«Трум-пурум-пум-пум».
Арей приподнимает острый девичий подбородок, Дафна смотрит на него умоляюще.
Это чертовски трогательно: беззащитный, сломленный страж, девочка, которая еще на что-то надеется. Барону смешон тот факт, что Даф решила-таки давить на жалость. Только усмешка его горькая.
- Падший страж света принадлежит мраку со всеми… потрохами, - Арей недобро ухмыляется, и Дафна дергается, пытается вырваться.
Это бесполезно.
Тем более, позади Меф.
- Мои потроха принадлежат только мне, - Даф прeпирается скорее для проформы, для того, чтобы дать им понять – ее дух не сломлен.
Она слышит, как высоко и нервно смеется позади нее Меф. Да, фраза получилась глупой, но чего уж там…
Арей склоняется к ней и говорит тихо-тихо, чтобы Повелитель не услышал:
- Бедняжка. На этот раз тебе не повезло.
Дафне его улыбка кажется обреченно-ласковой, но она тут же одергивает себя. Мраку никогда нельзя верить.
- Из двух зол выбираешь меньшее? – все так же тихо спрашивает Арей. Он держит ее за подбородок, его пальцы сухие и сильные.
Дафна поспешно кивает, вспоминая иссеченную плетью спину. Шрамы остались до сих пор – на лопатках, там, где раньше были крылья. Каждый вечер Даф разглядывает их, стоя обнаженная перед огромным, потемневшим зеркалом – как будто способна взглядом их исцелить.
Тогда она старалась не кричать, чтобы не доставлять Мефу дополнительного удовольствия. И она была так зла, что у нее это получилось.
Барон целует ее, вернее, просто касается жесткими, холодными губами. Дафна знает, что он не будет заставлять ее. И именно поэтому подается вперед, чуть прогнув спину. Она неумело отвечает на поцелуй, не замечая, что руки ее напряженно и нервно сжимают его плащ.
«Только не отдавай меня ему. Всё, что угодно, лишь бы не это», - думает она и чувствует, как часто колотится сердце. Объятия Арея крепки, и Даф кажется, что они спасут ее от Повелителя.
Хотя ни разу еще не спасали.
Позади раздаются тихие шаги: стук каблуков по паркету.
- Терпи, - жестко говорит Арей, безжалостно смахивая с ее щеки единственную слезинку.
Мефодий проводит ладонью по ее волосам, отводит пряди в сторону и целует ее ухо: проводит языком по нежно-розовой ушной раковине. Мокро и мерзко. Его сбивчивое и частое дыхание пугает.
Дафна утыкается лбом в плечо Арея и устало закрывает глаза.
Она ведь прекрасно знает, что никто не спасет ее, но почему каждый раз, когда он обнимает ее, ей так хочется в это верить?! Мраку безразличны ее мучения, она теперь его собственность, игрушка. А свет давно уже забыл о ее существовании.
Нужно потерпеть. Еще чуть-чуть. Она не позволит им увидеть себя сломленной, не дождутся.
Мефодий с силой дергает ее за волосы, хочет, чтобы она обернулась. Но Дафна лишь сильнее прижимается к мечнику и слышит ровное и спокойное биение его сердца.
«Сделай же что-нибудь, - думает Дафна, - ты же можешь».
Но Арей внезапно отстраняется. Даф с надеждой смотрит на него, но видит привычный холодный и насмешливый взгляд.
«Спокойно, Дафна. Тебе показалось – какое, к черту, милосердие?! Терпеть, я сказала», - храбрится она.
И старается не замечать горячих слез.
Harry Potter. Дамблдор/МакГонагалл. Времена преподавательства первого и студенчества второй.Harry Potter. Дамблдор/МакГонагалл. Времена преподавательства первого и студенчества второй.
Августа = Августа Лонгботтом.
А в конце октября притащили зачарованный патефон. Его поставили на табуретку и принялись отплясывать чарльстон. По углам расставили бутылки из-под сливочного пива, в них поместили по вороху осенней, горько пахнущей листвы. За окнами загорались первые несмелые звезды; гостиная Гриффиндора ходила ходуном.
- Полынь, - Минерва провела привычно измазанным в чернилах пальцем по тонким губам.
Августа прилежно строчила что-то в блокнотик.
Подруги сидели в дальнем, темном углу, рядом с портретом занудного карлика в фиолетовой мантии.
- Полынь?! – взвился карлик. – А вы знаете, что в больших количествах она ядовита?
Минерва, нахмурившись, постучала по раме волшебной палочкой. Орех, девять дюймов, волос единорога. Гибкая, послушная.
- Ай! Ну хватит, - карлик сложил ладони в мольбе.
В больших глазах Минервы застыло привычное раздумчивое выражение, за которым она могла прятать что угодно; уголки губ были напряжены настойчиво и даже коварно.
- Пять унций, - на всякий случай уточнила она и склонила голову набок. Рассматривать бедлам в гостиной под таким углом было забавно.
Августа провела пером по пергаменту жирную разграничительную черту, а снизу подрисовала простенький вензель.
- Уф, вот и все. Как грустно, - Августа озорно подмигнула подруге, свернула листы и пихнула их в старый кожаный тубус.
- Как грустно, - задумчиво подтвердила Минерва.
Августа мгновение смотрела на нее, сомневаясь. С одной стороны, ей хотелось танцевать, а с другой – как-то неловко получалось.
- Иди, - Минерва взглянула строго и остро. Она умела посмотреть так, чтобы человеку тут же сделалось стыдно, и он начал лихорадочно думать, в чем же провинился. А если кому не становилось – Минерва всегда доводила дело до конца несколькими поразительно точными эпитетами. Оскорбляла она редко, просто говорила правду, но люди чаще всего обижались.
Не зря ее выбрали старостой.
Августа сконфуженно кивнула и выскользнула из закутка.
Минерва чинно расправила на коленях складки коричневого шерстяного платья. Внутри нее словно тикали часы: точные, хорошо отлаженные.
Нужно было выждать еще три минуты. Затем, за одну минуту покинуть гостиную. За пять – спуститься по гулким лестницам. И ровно в восемь постучать в дверь для того, чтобы поразить своей пунктуальностью.
За три минуты Минерва изучила заусенец на мизинце, мыски лаковых туфель, узор паркета. Она не могла ни на чем сосредоточится, просто переводила взгляд с одного предмета на другой.
За одну минуту девушка успела столкнуться плечом со здоровяком Ричардсоном и мысленно проклясть мерзко квакающий патефон.
Как только дверь гостиной затворилась, Минерва направила палочку на себя. Ее щеки запунцовели несколько болезненно, но симпатично. Бледные губы теперь казались трогательно-влажными.
За пять минут Минерва пронеслась по опустевшим коридорам, в которых гуляли осенние сквозняки.
И ровно в восемь стояла перед кабинетом Трансфигурации. Сердце ее билось в ушах, билось в спине, везде было надоедливое и неугомонное сердце.
Она постучала пару раз, деликатно.
- Войдите, - послышался знакомый, сильный и веселый голос.
Она приоткрыла дверь и просочилась внутрь.
Альбус стоял около открытого окна и любовался темнеющей далью; ветер беспрепятственно бродил по просторному кабинету. Бумаги на преподавательском столе Дамблдора были небрежно придавлены чернильницей и шелестели.
- Знаете, мисс МакГонагалл, - сказал Альбус, когда она подошла достаточно близко. – Я уважаю ваше стремление к академическим знаниям, но…
Он взглянул на Минерву снисходительно, в голубых глазах зажглись искорки.
- Лучше бы вы остались танцевать чарльстон.
Сердце Минервы упало и разбилось вдребезги. Впрочем, это случалось с ним по несколько раз на дню. Ее подборок предательски задрожал и, чтобы скрыть это, Минерва повернулась к окну и притворилась, что разглядывает синие верхушки сосен в Запретном лесу.
- Мне там скучно, - с чувством собственного достоинства сказала она.
Блеклую полосу заката перечеркнула длинная туча, похожая на паровоз с вереницей вагонов за ним.
- Девочка моя, вы же бессовестно врете, - мягко сказал Альбус.
Его теплая ладонь накрыла ее замерзшие, напряженные пальцы. Минерва вздрогнула и ссутулилась.
На среднем его пальце красовался старинный, потемневший перстень: яркий аметист в нем искрился подобно звезде.
Мефодий Буслаев. Арей/dark!Дафна. "Ты сумела меня удивить". Насмешливый взгляд.Мефодий Буслаев. Арей/dark!Дафна. "Ты сумела меня удивить". Насмешливый взгляд.
Они бегут вверх - по темной гулкой лестнице.
Здесь темнее, чем в Тартаре, а воздух насквозь прокурен. Под ногами хрустят мерцающие изумрудами в случайном свете осколки. Здесь изысканный запах пролитого шампанского превращается в банальную кислятину.
Они бегут наверх. Дафна – запыхавшись, стуча каблуками. Но на каждой площадке, где они останавливаются, чтобы перевести дыхание, она смеется. Задыхается, закашливается, – и смеется еще заразительней. Арей хмурится и, грубо хватая ее за плечи, заставляет подниматься все выше. Шлейф ее белого платья плавно скользит по ступеням, сметая окурки и грязь.
За окнами – веселый, беспутный Париж сверкает синим и красным. На деревьях, обступивших подъездную аллею далеко внизу, развешаны лампочки, похожие на россыпи драгоценностей. А очень далеко, за Эйфелевой башней, бесшумно вспыхивают и гаснут фейерверки. Немного зловещие и очаровательные цветы.
Мрак пока еще ликует, празднует коронацию нового Повелителя.
На узком балконе пожарной лестницы бушует ледяной ноябрьский ветер. Дафна ежится и делает смелые, маленькие шажки – за Ареем. Он ждет ее около лестницы, и на лице его отражаются красные всполохи. Дафна оступается, но вовремя хватается за протянутую руку. Глядя вниз через решетчатый пол, она видит, как планируют несколько лепестков лилий, закрепленных в ее волосах. Дурно пахнущих лилий.
И ей безумно смешно.
Дафна кладет на широкие плечи Арея холеные, изящные руки и смеется. На ее пальцах темнеет кровь. Барон посмеивается, глядя на ее неистовое веселье. От Дафны пахнет шампанским, лилиями и - давно забытым, благоухающим миртом.
Они карабкаются по пожарной лестнице все выше – к беззвездному багровеющему небу. Пальцы Дафны скользят по ржавым перекладинам, она чувствует пряный запах мокрого железа, так похожий на запах крови. Ветер обнажает худую ногу Даф в разрезе платья – кровавые отпечатки на ее белых чулках, и дальше – на нежном, бледном бедре.
Арей подает ей руку и поднимает на крышу.
- Наряд испорчен, - замечает он, насмешливо глядя на заляпанный багровым корсет.
Дафна мечтательно улыбается, вспоминая искаженное мукой лицо Буслаева. Его беспомощное удивление в тот миг, когда он понял – это она, она вонзила кинжал в его разжиревшее пузо. Ее хрупкая рука не дрогнула, она не отвела взгляда.
«Мой Повелитель».
Даф смеется, но Арей сметает этот смех яростным поцелуем.
- Ты сумела меня удивить, - отстраняясь, говорит он. Парадный камзол барона распорот, и на плече его виднеется темное влажное пятно, но боли для первого мечника как будто не существует.
- Вы могли бы гордиться мной, - Дафна смотрит лукаво, из-под полуопущенных ресниц.
- О да, - задумчиво произносит Арей и идет вперед – туда, где, словно софиты, светят два мощных прожектора: их лучи, пересекаясь, направлены куда-то вниз. Он останавливается там, ждет Даф и крепко обнимает ее за талию. Ее белое платье в свете прожекторов сверкает тысячей бриллиантов.
Из темноты бесшумно появляются двенадцать. Руки в черных кожаных перчатках сжимают короткие золоченые клинки.
- Занимательно, - Дафна следит за темными, непроницаемыми глазами мечника и улыбается криво, непривычно.
Черная Дюжина медленно, беспощадно смыкает круг.
Арей и Дафна становятся спина к спине. Светлая насмешливо бросает под ноги мечникам свою сандаловую флейту, в руке ее появляется легкая стремительная катана.
Лица мечников суровы и сосредоточены. Их молчание означает только одно – они явились убить предателей.
Дафна вызывающе вздергивает подбородок, ее острые белые зубы сжимаются в усмешке-оскале. Она бросает отчаянный и самоуверенный взгляд одному из мечников, но упирается в непроницаемость стальных глаз.
Арей дышит ровно, его кровь далеко не так горяча. Он просчитывает шансы: если битва начнется внезапно, он успеет зарубить двоих, еще троих одолеет в честном поединке. В то время как остальные семеро обезглавят девчонку и беспрепятственно окружат его.
Черную Дюжину им не одолеть при любом раскладе.
А ведь, если бы у Дафны сохранились крылья, она могла бы улететь, - думает барон, глядя вниз, на искрящийся Париж.
А в следующий миг стремительно и смертоносно сверкает его клинок.
Мефодий Буслаев. Арей/Дафна. Дафна, ставшая человеком, бродит по осеннему городу. Встреча в парке.Мефодий Буслаев. Арей/Дафна. Дафна, ставшая человеком, бродит по осеннему городу. Встреча в парке.
Она стара, но она ест пушистую, липкую сахарную вату, довольная и счастливая, словно ребенок.
Время, такое несносно монотонное для стражей, для людей несется стремительно, подобно попутному ветру бьет в лицо.
Именно в лицо. Арей с непонятным ему самому разочарованием разглядывает тонкие морщинки: добрые и смешливые вокруг глаз и чуть печальные, с горчинкой – около губ.
Но в старчески-выцветших глазах плескается юное, восторженное удивление, надежда и тень улыбки, готовой вот-вот обратиться в солнечный, беспечный смех.
Как будто где-то глубоко внутри затаилась та самая, прежняя Даф, и смиренно ждет того момента, когда, наконец, сможет освободиться.
И это случится совсем скоро, не позднее первых заморозков. Возможно, на Покров – когда землю укроет первый, легкий и кратковременный снежок, а мороз сделает хрусткими бурые скелеты листьев.
Даф присаживается на другой конец длинной зеленой парковой скамейки и кладет рядом с собой очаровательный ромашковый зонт. Девочка лет пяти, в малиновой вязаной беретке, протягивает ей пригоршню желудей и пару желтых резных листов.
- Ба, сделай мне ангела.
Дафна словно колдует: ее тонкие высохшие пальцы движутся бегло, почти суетливо. У желудевого человечка за спиной вырастают два огромных желтых крыла.
- Вот, Катенька.
Девочка азартно заправляет за ухо прядь белокурых, пушистых волос и подбрасывает ангела вверх. Вопреки ее ожиданиям, он взлетает высоко, до самых нижних, массивных и тяжелых, ветвей дуба, а потом мягко планирует на маленькую ладошку.
Арей и Даф незаметно обмениваются взглядами. Дафна в смятении надевает замшевую перчатку не на ту руку, недовольно хмурится. Похоже, она собирается уходить.
А девочка Катя, задумчиво посасывая розовую палочку от сахарной ваты, - приятное, полное сожаления пластиковое послевкусие, - настойчиво устремляется к барону мрака.
У нее яркие, голубые, бабушкины глаза, нежный овал лица, трогательно вздернутый нос – такими были ангелы на старых открытках.
Девочка изучает его бесстрашно и задорно: так наивный, игривый котенок рассматривал бы косматого пса, прикидывая, в какую игру с ним можно сыграть.
Катя протягивает Арею хрупкого желудевого человечка:
- Сделаешь мне ангела? Только я хочу, чтобы был настоящий.
Мефодий Буслаев. Арей/Дафна. «Тебе что, светлая, жить надоело?!»Мефодий Буслаев. Арей/Дафна. «Тебе что, светлая, жить надоело?!»
Дверной звонок звучит неожиданно, но тускло. Этакое неприятное и совсем уж немыслимое в сложившейся ситуации дребезжание.
Арей недовольно кладет только что отполированный клинок на стол и нехотя, но осторожно идет по темному коридору. Впереди лишь светящийся кружок дверного глазка: на миг он заслоняется чьей-то тенью.
Барон открывает не глядя: Арей просто знает, что тот, кто стоит за дверью, совершенно не опасен, скорее даже, беспомощен, бессилен.
На полутемной, гулкой лестничной площадке стоит Дафна: почти по самый нос она закутана в шарф. Взгляд ее глаз – прозрачных, выцветших, - останавливается на бароне мрака в каком-то нечитаемом, но отчаяном порыве.
Арей немедленно напрягается, в руке его материализуется меч. Разрубленный нос настороженно втягивает воздух, но улавливает лишь холод и сырость, да свежий запах снега с улицы. По близости определенно никого нет. Нет же никого. Черт…
- Тебе что, светлая, жить надоело?! – кажется, Арей говорит эти слова не всерьез, по привычке, хоть и, как обычно, несдержанно, раздраженно. Только Дафне невдомек, что раздражен он лишь потому, что она так неразумно решила подвергнуть себя опасности.
А Даф тем временем мотает головой, и два ее легких светлых хвоста, электризуясь, липнут к широкой вязки, объемному шарфу. Она тяжело опирается о дверной косяк, и Арей буквально ощущает, как силы стремительно покидают ее.
Он затаскивает ее в квартиру, захлопывает дверь. Они идут по темному коридору; Дафну шатает, и то и дело она задевает плечом стену.
Единственная комната практически пуста. Под посеревшим потолком раскачивается голая, без абажура, лампа; старое кресло стоит так, чтобы сидя в нем можно было наблюдать за улицей. Арей усаживает девушку в это кресло. Дафна судорожно расстегивает куртку: на ее плече, на груди огромное багровое пятно. Стараясь не смотреть на него, она бледными, обескровленными руками сжимает подлокотники.
Глядя на светлую, Арей не может поверить своим глазам: он не представляет, как она смогла отыскать его, как осмелилась… Ведь с начала ноября он находится в опале, его ищут лучшие бойцы мрака. А нашла – девчонка.
- Я привела подмогу, - шепчет Даф.
Арей хмурится, а девушка в надежде смотрит на него.
- Неужели… вы не видите? – она облизывает бледные, пересохшие губы. – Они стоят за моей спиной…
Арей бросает взгляд через ее плечо, но натыкается только на свое отражение в стекле.
- Все воины света сегодня со… мной, - убежденно твердит Даф
-Никого там нет, Даф, - сухо говорит Арей, но все же отводит взгляд, когда по ее обезвоженной, словно пергаментной щеке скатывается слеза.
Барон касается рукой ее лба –он горит. Большая потеря крови, жар.. Всё логично: Дафна просто бредит.
Бедная, глупенькая девочка.
На улице слышатся беготня и крики. Она привела за собой хвост. Что ж, рано или поздно его все равно бы нашли…
- Теперь слушай меня внимательно, - решительно начинает Арей.
А Дафна улыбается – не ему, нет, а словно бы в пустоту. Она видит, как их окружают высокие, горделивые витязи. Их лица сияют спокойствием, золотом вспыхивают наконечники копий.
Даф в отчаянье протягивает к ним руку, желая прикоснуться, ощутить хотя бы холод доспехов или мягкость волос. А где-то совсем далеко, очень-очень тихо звучит знакомый голос:
- Что за фокусы, светлая? Не вздумай! Слышишь мня? Не…
Странно, что он так встревожен. Все же хорошо.
To be contined))
Мефодий Буслаев. Арей/Дафна. "Тебе не нужен дарх, чтобы стать одной из нас".Мефодий Буслаев. Арей/Дафна. "Тебе не нужен дарх, чтобы стать одной из нас".
Внимание: постканон, смерть персонажа.
За окном несется ночь: её преследует перестук колес и змеистая лента проводов. За пеленой метели иногда проскакивают тусклые, неверные огни.
У Дафны болит горло и слезятся глаза. Влажный воздух оттепели душит ее тягостным кашлем. Она еще помнит вкус чая с малиной – Мефодий. В колючести шарфа - тоже он. Дафна сожалеет, что Меф так прочно въелся в ее кожу и отмыть его следы практически невозможно. Когда она вспоминает о Буслаеве, судорога – как от кислого – искажает лицо.
Арей напряженно смотрит в окно. Он пытается отвлечься от собственного отражения, навязчиво висящего между стеклом и спасительной снежной мглой. Отражение взывает к ответу, хочет взглянуть в свои же беспросветно-темные глаза, кривится недовольной ухмылкой. Меф – следует выбросить это имя из головы раз и навсегда. Широкие ладони мечника яростно сжимаются в кулаки. Щенок.
Они – вдвоем в пустом вагоне пригородной электрички. Сидят на жестких деревянных сидениях: она – обняв себя, опустив голову, он – вытянув в проход ноги в сапогах – будто бы вальяжно. Глухо хлопает в такт стуку колес распахнутая дверца электрощитка. Они надеялись, что уедут от себя, но время внутри вагона слежавшееся, как старая вата. Это лишь снаружи оно несется сырой метелью и вольным ветром.
- Тебе не нужен дарх, чтобы стать одной из нас, - не глядя на Даф, хрипло говорит Арей.
Девушка закутана в его зимний плащ, снаружи мокрый от растаявших снежинок, а внутри теплый, пропахший одеколоном и табаком. Даф нервно теребит тонкие пряди волос, не решаясь ответить. Перед мечником она привычно робеет.
- Не хочу. Я приняла решение, - почти шепчет Дафна, глядя Арею куда-то ниже затылка - туда, где мокрые от снега черные волосы прилипают к шее.
- Уверена? – барон поворачивается к ней, чуть подается вперед, опираясь руками о колени. Взгляд его – усталый и тяжелый, лицо – ужасающе спокойно.
- Я лучше буду простым человеком, раз уж…, - девушка не хочет произносить этого, и Арей видит, как меж ее бровей залегает горестная складка.
- Давай будем называть вещи своими именами, светлая. Меф предал тебя. И меня, кстати, тоже, - мечник веско и жестоко бросает слова перед девушкой, чтобы она, наконец, поняла их смысл.
Дафна умоляюще смотрит на него: она не хочет думать, что растеряла свой свет из-за Мефа. Обвинять его ей тягостно – плещутся еще в душе и нежность, и несмелая любовь. По привычке страшно очернить крылья, которых уже и нет вовсе. Даф надеется, что все еще можно изменить.
- Да не права ты, - сердито хмурится Арей, читая ее мысли, как открытую книгу. – Прекращай идеализировать – было бы кого. Ты понимаешь, что умрешь? Даже не представляешь себе, как скоро.
Дафна кивает, опустив глаза в пол. Она уверена, что не предаст свет до самого конца. Ее искусанные губы улыбаются, мгновеньем позже она поднимает на Арея по-прежнему ясные, лучистые глаза.
- Я не хочу существовать, понимаете? – с жаром говорит она. – Существовать, как, - Дафна нерешительно прерывается, но Арей кивком подбадривает ее, - как стражи мрака. Лучше прожить мало, но…
Девушка замолкает – жалость к себе комом встает в горле. С минуту они слушают дробный перестук колес.
-Я считаю иначе: продолжать существование тела – единственно верная цель. Ради нее я, собственно, и убиваю, - наконец, говорит Арей, разглядывая ладони. – Впрочем, для меня-то по-другому быть и не может, для меня дальше ничего нет...
Он горько усмехается. Дафна удивленно смотрит на него, ее знобит – дает знать о себе обычная человеческая простуда. Девушка ждет, что мечник продолжит, но он молчит. Ей хочется что-то сказать - жалость нашептывает десятки ободряющих слов. Но – страшно, да и не к месту. Даф закусывает губу, щеки заливаются горячечным румянцем.
Тусклый, заспанный голос машиниста неохотно называет приближающуюся из темноты станцию.
Даф дергается от неожиданности, вскакивает на ноги – нужно бежать, покуда сильна еще решимость, покуда не страшна близящаяся смерть. Арей же сказал – ей не нужен даже дарх, чтобы стать одной из... Это легче, чем она думает. Предать свет – заманчиво и просто, и так было всегда.
Багровый плащ, подбитый мехом, падает с ее плеч. Электричка тормозит, и Дафну бросает в невольные объятья Арея. Он ловит ее надежно и сильно, непривычен его взгляд – снизу вверх.
- Я здесь выйду, - девушка думает, что она решительна, на самом же деле голос срывается и дрожит.
Раздается скрежет колес, а после становится слышным протяжный вой ветра.
- А если тебе дадут второй шанс? Время-то мы выиграем, - говорит барон, и Дафна не может понять, что движет им, не может прочесть этого в непроницаемых глазах.
- Однажды предав свет, вернуться к нему невозможно. Вы не понимаете, - отчаявшись, шепчет девушка.
- Как скажешь, - усмехается Арей и разнимает руки.
Дафна понимает, что его забавит ее смятение и выступившие жгучие, как от лука или обиды, слезы. Наверняка, он считает ее решение глупым и опрометчивым, а ее саму – наивной девчонкой. Зато Арей – единственный из всех - уважает ее выбор.
Девушка, вздохнув глубоко и больно, выбегает из вагона.
Арей откидывается на жесткую спинку сидения, из-под полуприкрытых глаз наблюдает за Дафной, растеряно прислонившей к стеклу ладонь. Барон знает, что оба ее пути ведут в никуда, и поделать он ничего не может. Не может и избавиться от горького сожаления, разморившего, словно жаркий полдень.
Дафна отстраняется – в метели светлеет ее хрупкий силуэт. Электричка издает протяжный гудок и трогается.
Мечник выходит на следующей станции. Раздумчиво глядит на предательский фонарь, который выхватывает из тьмы его могучую фигуру, остальное же – скрывает густым снежным пологом.
Не успевает Арей сделать и шага, как рядом пикирует несколько боевых пар златокрылых.
- Стоять! – свирепо командует кто-то, и барон мрака покорно останавливается – его плечи вздрагивают и опускаются.
- Бывший страж номер 13066 с вами?! – нетерпеливо кричит какой-то выскочка.
Арей выразительно разводит руками - пользуясь тем, что он отлично виден в свете фонаря, показывает, что он совершенно один.
В этот же миг его поражает около десятка атакующих маголодий. Барон падает навзничь, широко взмахнув руками, – пытается удержать равновесие. Жизнь покидает Арея толчками – вместе с теплой, липкой кровью. Он видит перед собой лишь грязно-коричневое небо и снег, беспощадно и нежно застилающий ему глаза.
Где-то рядом телепортируют стражи мрака – личная гвардия Лигула – надеются забрать себе ценный дарх первого мечника.
Нет, поправляет себя Арей, это не Лигул. Надо смотреть правде в глаза до конца.
Личная гвардия Буслаева.
Ты еще поплатишься за это, щенок.
Таня Гроттер. Медузия/Зубодериха. Кинк: тонкие пальцы, холодеющие запястья, синяки, нежность, страх.Таня Гроттер. Медузия/Зубодериха. Кинк: тонкие пальцы, холодеющие запястья, синяки, нежность, страх.
- Бедная. Не знаешь, куда податься. Здесь страшно, а там гадко. Понимаю тебя.
Из всех, кого я знаю, только Медузия варит кофе по ночам.
На столе стоит горелка, на горелке – старая медная турка. На турке изображено что-то восточное: мечеть, султан, бегущие люди, звон ятаганов и тяжелый дух имбиря. В неверном свете огонька фигуры оживают и водят вокруг турки бесконечный хоровод.
Медузия придирчиво заглядывает в турку, хмурится. В самый последний момент, когда черное, горячее вырывается наружу, снимает ее. Ловко и стремительно пролетают над огнем ее тонкие запястья, но я успеваю заметить два темно-синих полукружия. Синяки.
Меди ловит мой взгляд и смотрит безмятежно, ласково – как на напуганного ребенка.
- Да, здесь страшно, Зуби.
Разливает кофе по чашкам. Они убого-трогательны: фарфоровые чашечки просвечивают на свету нежно, как лепестки, у одной сколота ручка, другая безнадежно забрызгана черным. Медузия забрала их оттуда – из Тибидохса – в эту подвальную сырость, и здоровье их пошатнулось. Мне становится жаль – настолько, что хочется выть тихо и тоскливо. Вот эти самые чашки жаль.
Не Медузию, такую хладнокровную и надломленную, с синяками на бледной коже.
Жаль фарфор, расписанный невесомыми розами, изящную изогнутость единственной ручки. Жаль поруганную красоту нашей прошлой жизни, где эти чашки и антикварная турка были законными обитателями. Где была к месту моя мечтательность и циничный, острый ум Медузии.
…мои романтично-нелепые ситцевые платья и ее безукоризненно строгие костюмы…
…ее строгие научные статьи и мои сентиментальные романы…
Мы выброшены оттуда недобровольно.
- Ну, решайся.
Я не люблю кофе, но делаю маленький глоточек – ради нее. Крепкий, горький, обидный глоток.
Как я могу решиться, Меди, ну как?
Как – когда мне страшно увидеть вот такие же синяки на своих руках?
Скрываться? Действовать? Сражаться? Твои глаза по-прежнему – непокорные, губы – жесткой линией, упрямо вздернут острый подбородок.
А я слаба – мне проще приспособиться. Да, это унизительно. Но, видимо, удобство мне важнее, чем чувство собственного достоинства.
Медузия раскуривает сигарету – ей это отчаянно не идет. Не идет и старая брезентовая куртка – к точеному и надменному лицу. Нет, мне Медузии не жаль: жалеть мою любимую гордячку – нелепо и смешно. Просто мы все внезапно оказались не на своем месте.
Жаль-то - себя. До слез жалко, до дрожи.
Медузия смотрит на меня удивленно и печально, в чем-то даже испуганно, тушит сигарету о грязный покосившийся стол. Подходит ко мне, присаживается на корточки. Ее взгляд – снизу вверх – полон нежности и немного брезглив. Тонкими, холодными пальцами – ногти на них сломаны - по-хозяйски небрежно смахивает слезы с моей щеки.
- Ну, хватит же. Помнишь, как там было?
Она задумчиво опускает вниз глаза: на четко очерченных скулах – мягкие тени от ресниц. Говорит медленно, но резко.
- …отказываюсь – быть.
В Бедламе нелюдей – отказываюсь жить…М-м-м, как дальше?
- С волками площадей – отказываюсь выть, - подхватываю я, чувствуя, как несмелая улыбка трогает губы.
- С акулами равнин
Отказываюсь плыть
Вниз – по теченью спин.*
Медузия смеется, обнажая дерзкую белую полоску зубов, в кофейных ее глазах – отчаянье. А мне уже не так страшно.
С тобой мне совсем не страшно…
*Отрывок из стихотворения Марины Цветаевой. Зуби же любила поэзию)
Мефодий Буслаев. dark!Мефодий | Арей | Дафна. "Падший страж света принадлежит мраку со всеми потрохами". Умоляющий взгляд.Мефодий Буслаев. dark!Мефодий | Арей | Дафна. "Падший страж света принадлежит мраку со всеми потрохами". Умоляющий взгляд.
«Осторожность».
Если это слово произнести шепотом, оно будет похоже на поступь дикого, хищного кота.
Дафна забыла об осторожности в своем бесконечном желании вытащить Мефа к свету. Бежать надо было раньше, теперь уже поздно. Дафне слишком было любопытно, чем все закончится, - за любопытство и поплатилась.
- Что-то случилось? – Меф издевательски улыбается. Его лицо бледное, губы - темно-красные. На голове старомодный парик: белые, напудренные кудри.
Это дань моде, прижившейся нынче при дворе Повелителя мрака. Распутство, гниль и ледяное равнодушие, прикрытые изысканными манерами, галантным обхождением, барочным золотом и пышными одеяниями. Просто стражам захотелось поиграть, стражи уже не знают, куда деться от скуки.
«Гореть вам в Тартаре, - мстительно думает Дафна, - вот там – будет весело».
- Ничего, просто соринка в глаз попала, - отважно отвечает Даф, проглатывая слезы.
Меф придвигается к ней, пытаясь коснуться своими губами ее плотно сжатых губ. Дафна старается думать, что это не поцелуй, а простое прикосновение: как если бы он коснулся рукой ее плеча. Но в последний момент не выдерживает – Меф пытается просунуть ей в рот сколький и влажный язык – и отворачивается.
В глазах Повелителя вспыхивают азарт и обида, и он с силой толкает девушку – обоими ладонями в бледные тщедушные плечи.
Дафна упала бы, но позади нее стоит первый мечник мрака. Арей привлекает ее к себе, одной огромной ручищей удерживает Дафну: его рука медленно скользит по ключицам и затем с силой сжимает левое плечо.
Мефодий усаживается в небольшое изящное креслице: ножки у него выполнены в виде резных упитанных ангелочков; и со скучающим видом отхлебывает из кубка. Но Дафну не проведешь: она знает, что Меф раздражен и самолюбие его задето. Он был и остался мальчишкой: жестокий и необузданный Повелитель, руки которого унизаны перстнями.
Жалкий позер.
Нет в нем ни силы, ни мудрости. Души, к сожалению, тоже уже нет.
- Очень упертая, - произносит Мефодий, и его тонкие губы кривятся в саркастичной улыбке.
"Задела", - с мрачным удовольствием отмечает Дафна.
И ей хочется плюнуть ему в лицо.
А Мефодий оглядывает Дафну с головы до ног по-хозяйски, довольно теребя свое затянутое в белый чулок колено: он знает, что никуда она не денется. Пока можно и поиграть. Он кивает мечнику.
Арей резко поворачивает Даф к себе.
«Лучше так, - в отчаянье думает она, – Лишь бы Мефа не видеть».
Мечник посмеивается, смотрит на нее хищно, снисходительно. Дафна зажмуривается и делает вперед маленький шажок. Меф позади нее удивленно приподнимает тонкие, четко очерченные брови и шевелит губами.
«Трум-пурум-пум-пум».
Арей приподнимает острый девичий подбородок, Дафна смотрит на него умоляюще.
Это чертовски трогательно: беззащитный, сломленный страж, девочка, которая еще на что-то надеется. Барону смешон тот факт, что Даф решила-таки давить на жалость. Только усмешка его горькая.
- Падший страж света принадлежит мраку со всеми… потрохами, - Арей недобро ухмыляется, и Дафна дергается, пытается вырваться.
Это бесполезно.
Тем более, позади Меф.
- Мои потроха принадлежат только мне, - Даф прeпирается скорее для проформы, для того, чтобы дать им понять – ее дух не сломлен.
Она слышит, как высоко и нервно смеется позади нее Меф. Да, фраза получилась глупой, но чего уж там…
Арей склоняется к ней и говорит тихо-тихо, чтобы Повелитель не услышал:
- Бедняжка. На этот раз тебе не повезло.
Дафне его улыбка кажется обреченно-ласковой, но она тут же одергивает себя. Мраку никогда нельзя верить.
- Из двух зол выбираешь меньшее? – все так же тихо спрашивает Арей. Он держит ее за подбородок, его пальцы сухие и сильные.
Дафна поспешно кивает, вспоминая иссеченную плетью спину. Шрамы остались до сих пор – на лопатках, там, где раньше были крылья. Каждый вечер Даф разглядывает их, стоя обнаженная перед огромным, потемневшим зеркалом – как будто способна взглядом их исцелить.
Тогда она старалась не кричать, чтобы не доставлять Мефу дополнительного удовольствия. И она была так зла, что у нее это получилось.
Барон целует ее, вернее, просто касается жесткими, холодными губами. Дафна знает, что он не будет заставлять ее. И именно поэтому подается вперед, чуть прогнув спину. Она неумело отвечает на поцелуй, не замечая, что руки ее напряженно и нервно сжимают его плащ.
«Только не отдавай меня ему. Всё, что угодно, лишь бы не это», - думает она и чувствует, как часто колотится сердце. Объятия Арея крепки, и Даф кажется, что они спасут ее от Повелителя.
Хотя ни разу еще не спасали.
Позади раздаются тихие шаги: стук каблуков по паркету.
- Терпи, - жестко говорит Арей, безжалостно смахивая с ее щеки единственную слезинку.
Мефодий проводит ладонью по ее волосам, отводит пряди в сторону и целует ее ухо: проводит языком по нежно-розовой ушной раковине. Мокро и мерзко. Его сбивчивое и частое дыхание пугает.
Дафна утыкается лбом в плечо Арея и устало закрывает глаза.
Она ведь прекрасно знает, что никто не спасет ее, но почему каждый раз, когда он обнимает ее, ей так хочется в это верить?! Мраку безразличны ее мучения, она теперь его собственность, игрушка. А свет давно уже забыл о ее существовании.
Нужно потерпеть. Еще чуть-чуть. Она не позволит им увидеть себя сломленной, не дождутся.
Мефодий с силой дергает ее за волосы, хочет, чтобы она обернулась. Но Дафна лишь сильнее прижимается к мечнику и слышит ровное и спокойное биение его сердца.
«Сделай же что-нибудь, - думает Дафна, - ты же можешь».
Но Арей внезапно отстраняется. Даф с надеждой смотрит на него, но видит привычный холодный и насмешливый взгляд.
«Спокойно, Дафна. Тебе показалось – какое, к черту, милосердие?! Терпеть, я сказала», - храбрится она.
И старается не замечать горячих слез.
Harry Potter. Дамблдор/МакГонагалл. Времена преподавательства первого и студенчества второй.Harry Potter. Дамблдор/МакГонагалл. Времена преподавательства первого и студенчества второй.
Августа = Августа Лонгботтом.
А в конце октября притащили зачарованный патефон. Его поставили на табуретку и принялись отплясывать чарльстон. По углам расставили бутылки из-под сливочного пива, в них поместили по вороху осенней, горько пахнущей листвы. За окнами загорались первые несмелые звезды; гостиная Гриффиндора ходила ходуном.
- Полынь, - Минерва провела привычно измазанным в чернилах пальцем по тонким губам.
Августа прилежно строчила что-то в блокнотик.
Подруги сидели в дальнем, темном углу, рядом с портретом занудного карлика в фиолетовой мантии.
- Полынь?! – взвился карлик. – А вы знаете, что в больших количествах она ядовита?
Минерва, нахмурившись, постучала по раме волшебной палочкой. Орех, девять дюймов, волос единорога. Гибкая, послушная.
- Ай! Ну хватит, - карлик сложил ладони в мольбе.
В больших глазах Минервы застыло привычное раздумчивое выражение, за которым она могла прятать что угодно; уголки губ были напряжены настойчиво и даже коварно.
- Пять унций, - на всякий случай уточнила она и склонила голову набок. Рассматривать бедлам в гостиной под таким углом было забавно.
Августа провела пером по пергаменту жирную разграничительную черту, а снизу подрисовала простенький вензель.
- Уф, вот и все. Как грустно, - Августа озорно подмигнула подруге, свернула листы и пихнула их в старый кожаный тубус.
- Как грустно, - задумчиво подтвердила Минерва.
Августа мгновение смотрела на нее, сомневаясь. С одной стороны, ей хотелось танцевать, а с другой – как-то неловко получалось.
- Иди, - Минерва взглянула строго и остро. Она умела посмотреть так, чтобы человеку тут же сделалось стыдно, и он начал лихорадочно думать, в чем же провинился. А если кому не становилось – Минерва всегда доводила дело до конца несколькими поразительно точными эпитетами. Оскорбляла она редко, просто говорила правду, но люди чаще всего обижались.
Не зря ее выбрали старостой.
Августа сконфуженно кивнула и выскользнула из закутка.
Минерва чинно расправила на коленях складки коричневого шерстяного платья. Внутри нее словно тикали часы: точные, хорошо отлаженные.
Нужно было выждать еще три минуты. Затем, за одну минуту покинуть гостиную. За пять – спуститься по гулким лестницам. И ровно в восемь постучать в дверь для того, чтобы поразить своей пунктуальностью.
За три минуты Минерва изучила заусенец на мизинце, мыски лаковых туфель, узор паркета. Она не могла ни на чем сосредоточится, просто переводила взгляд с одного предмета на другой.
За одну минуту девушка успела столкнуться плечом со здоровяком Ричардсоном и мысленно проклясть мерзко квакающий патефон.
Как только дверь гостиной затворилась, Минерва направила палочку на себя. Ее щеки запунцовели несколько болезненно, но симпатично. Бледные губы теперь казались трогательно-влажными.
За пять минут Минерва пронеслась по опустевшим коридорам, в которых гуляли осенние сквозняки.
И ровно в восемь стояла перед кабинетом Трансфигурации. Сердце ее билось в ушах, билось в спине, везде было надоедливое и неугомонное сердце.
Она постучала пару раз, деликатно.
- Войдите, - послышался знакомый, сильный и веселый голос.
Она приоткрыла дверь и просочилась внутрь.
Альбус стоял около открытого окна и любовался темнеющей далью; ветер беспрепятственно бродил по просторному кабинету. Бумаги на преподавательском столе Дамблдора были небрежно придавлены чернильницей и шелестели.
- Знаете, мисс МакГонагалл, - сказал Альбус, когда она подошла достаточно близко. – Я уважаю ваше стремление к академическим знаниям, но…
Он взглянул на Минерву снисходительно, в голубых глазах зажглись искорки.
- Лучше бы вы остались танцевать чарльстон.
Сердце Минервы упало и разбилось вдребезги. Впрочем, это случалось с ним по несколько раз на дню. Ее подборок предательски задрожал и, чтобы скрыть это, Минерва повернулась к окну и притворилась, что разглядывает синие верхушки сосен в Запретном лесу.
- Мне там скучно, - с чувством собственного достоинства сказала она.
Блеклую полосу заката перечеркнула длинная туча, похожая на паровоз с вереницей вагонов за ним.
- Девочка моя, вы же бессовестно врете, - мягко сказал Альбус.
Его теплая ладонь накрыла ее замерзшие, напряженные пальцы. Минерва вздрогнула и ссутулилась.
На среднем его пальце красовался старинный, потемневший перстень: яркий аметист в нем искрился подобно звезде.
Мефодий Буслаев. Арей/dark!Дафна. "Ты сумела меня удивить". Насмешливый взгляд.Мефодий Буслаев. Арей/dark!Дафна. "Ты сумела меня удивить". Насмешливый взгляд.
Они бегут вверх - по темной гулкой лестнице.
Здесь темнее, чем в Тартаре, а воздух насквозь прокурен. Под ногами хрустят мерцающие изумрудами в случайном свете осколки. Здесь изысканный запах пролитого шампанского превращается в банальную кислятину.
Они бегут наверх. Дафна – запыхавшись, стуча каблуками. Но на каждой площадке, где они останавливаются, чтобы перевести дыхание, она смеется. Задыхается, закашливается, – и смеется еще заразительней. Арей хмурится и, грубо хватая ее за плечи, заставляет подниматься все выше. Шлейф ее белого платья плавно скользит по ступеням, сметая окурки и грязь.
За окнами – веселый, беспутный Париж сверкает синим и красным. На деревьях, обступивших подъездную аллею далеко внизу, развешаны лампочки, похожие на россыпи драгоценностей. А очень далеко, за Эйфелевой башней, бесшумно вспыхивают и гаснут фейерверки. Немного зловещие и очаровательные цветы.
Мрак пока еще ликует, празднует коронацию нового Повелителя.
На узком балконе пожарной лестницы бушует ледяной ноябрьский ветер. Дафна ежится и делает смелые, маленькие шажки – за Ареем. Он ждет ее около лестницы, и на лице его отражаются красные всполохи. Дафна оступается, но вовремя хватается за протянутую руку. Глядя вниз через решетчатый пол, она видит, как планируют несколько лепестков лилий, закрепленных в ее волосах. Дурно пахнущих лилий.
И ей безумно смешно.
Дафна кладет на широкие плечи Арея холеные, изящные руки и смеется. На ее пальцах темнеет кровь. Барон посмеивается, глядя на ее неистовое веселье. От Дафны пахнет шампанским, лилиями и - давно забытым, благоухающим миртом.
Они карабкаются по пожарной лестнице все выше – к беззвездному багровеющему небу. Пальцы Дафны скользят по ржавым перекладинам, она чувствует пряный запах мокрого железа, так похожий на запах крови. Ветер обнажает худую ногу Даф в разрезе платья – кровавые отпечатки на ее белых чулках, и дальше – на нежном, бледном бедре.
Арей подает ей руку и поднимает на крышу.
- Наряд испорчен, - замечает он, насмешливо глядя на заляпанный багровым корсет.
Дафна мечтательно улыбается, вспоминая искаженное мукой лицо Буслаева. Его беспомощное удивление в тот миг, когда он понял – это она, она вонзила кинжал в его разжиревшее пузо. Ее хрупкая рука не дрогнула, она не отвела взгляда.
«Мой Повелитель».
Даф смеется, но Арей сметает этот смех яростным поцелуем.
- Ты сумела меня удивить, - отстраняясь, говорит он. Парадный камзол барона распорот, и на плече его виднеется темное влажное пятно, но боли для первого мечника как будто не существует.
- Вы могли бы гордиться мной, - Дафна смотрит лукаво, из-под полуопущенных ресниц.
- О да, - задумчиво произносит Арей и идет вперед – туда, где, словно софиты, светят два мощных прожектора: их лучи, пересекаясь, направлены куда-то вниз. Он останавливается там, ждет Даф и крепко обнимает ее за талию. Ее белое платье в свете прожекторов сверкает тысячей бриллиантов.
Из темноты бесшумно появляются двенадцать. Руки в черных кожаных перчатках сжимают короткие золоченые клинки.
- Занимательно, - Дафна следит за темными, непроницаемыми глазами мечника и улыбается криво, непривычно.
Черная Дюжина медленно, беспощадно смыкает круг.
Арей и Дафна становятся спина к спине. Светлая насмешливо бросает под ноги мечникам свою сандаловую флейту, в руке ее появляется легкая стремительная катана.
Лица мечников суровы и сосредоточены. Их молчание означает только одно – они явились убить предателей.
Дафна вызывающе вздергивает подбородок, ее острые белые зубы сжимаются в усмешке-оскале. Она бросает отчаянный и самоуверенный взгляд одному из мечников, но упирается в непроницаемость стальных глаз.
Арей дышит ровно, его кровь далеко не так горяча. Он просчитывает шансы: если битва начнется внезапно, он успеет зарубить двоих, еще троих одолеет в честном поединке. В то время как остальные семеро обезглавят девчонку и беспрепятственно окружат его.
Черную Дюжину им не одолеть при любом раскладе.
А ведь, если бы у Дафны сохранились крылья, она могла бы улететь, - думает барон, глядя вниз, на искрящийся Париж.
А в следующий миг стремительно и смертоносно сверкает его клинок.
Мефодий Буслаев. Арей/Дафна. Дафна, ставшая человеком, бродит по осеннему городу. Встреча в парке.Мефодий Буслаев. Арей/Дафна. Дафна, ставшая человеком, бродит по осеннему городу. Встреча в парке.
Она стара, но она ест пушистую, липкую сахарную вату, довольная и счастливая, словно ребенок.
Время, такое несносно монотонное для стражей, для людей несется стремительно, подобно попутному ветру бьет в лицо.
Именно в лицо. Арей с непонятным ему самому разочарованием разглядывает тонкие морщинки: добрые и смешливые вокруг глаз и чуть печальные, с горчинкой – около губ.
Но в старчески-выцветших глазах плескается юное, восторженное удивление, надежда и тень улыбки, готовой вот-вот обратиться в солнечный, беспечный смех.
Как будто где-то глубоко внутри затаилась та самая, прежняя Даф, и смиренно ждет того момента, когда, наконец, сможет освободиться.
И это случится совсем скоро, не позднее первых заморозков. Возможно, на Покров – когда землю укроет первый, легкий и кратковременный снежок, а мороз сделает хрусткими бурые скелеты листьев.
Даф присаживается на другой конец длинной зеленой парковой скамейки и кладет рядом с собой очаровательный ромашковый зонт. Девочка лет пяти, в малиновой вязаной беретке, протягивает ей пригоршню желудей и пару желтых резных листов.
- Ба, сделай мне ангела.
Дафна словно колдует: ее тонкие высохшие пальцы движутся бегло, почти суетливо. У желудевого человечка за спиной вырастают два огромных желтых крыла.
- Вот, Катенька.
Девочка азартно заправляет за ухо прядь белокурых, пушистых волос и подбрасывает ангела вверх. Вопреки ее ожиданиям, он взлетает высоко, до самых нижних, массивных и тяжелых, ветвей дуба, а потом мягко планирует на маленькую ладошку.
Арей и Даф незаметно обмениваются взглядами. Дафна в смятении надевает замшевую перчатку не на ту руку, недовольно хмурится. Похоже, она собирается уходить.
А девочка Катя, задумчиво посасывая розовую палочку от сахарной ваты, - приятное, полное сожаления пластиковое послевкусие, - настойчиво устремляется к барону мрака.
У нее яркие, голубые, бабушкины глаза, нежный овал лица, трогательно вздернутый нос – такими были ангелы на старых открытках.
Девочка изучает его бесстрашно и задорно: так наивный, игривый котенок рассматривал бы косматого пса, прикидывая, в какую игру с ним можно сыграть.
Катя протягивает Арею хрупкого желудевого человечка:
- Сделаешь мне ангела? Только я хочу, чтобы был настоящий.
Мефодий Буслаев. Арей/Дафна. «Тебе что, светлая, жить надоело?!»Мефодий Буслаев. Арей/Дафна. «Тебе что, светлая, жить надоело?!»
Дверной звонок звучит неожиданно, но тускло. Этакое неприятное и совсем уж немыслимое в сложившейся ситуации дребезжание.
Арей недовольно кладет только что отполированный клинок на стол и нехотя, но осторожно идет по темному коридору. Впереди лишь светящийся кружок дверного глазка: на миг он заслоняется чьей-то тенью.
Барон открывает не глядя: Арей просто знает, что тот, кто стоит за дверью, совершенно не опасен, скорее даже, беспомощен, бессилен.
На полутемной, гулкой лестничной площадке стоит Дафна: почти по самый нос она закутана в шарф. Взгляд ее глаз – прозрачных, выцветших, - останавливается на бароне мрака в каком-то нечитаемом, но отчаяном порыве.
Арей немедленно напрягается, в руке его материализуется меч. Разрубленный нос настороженно втягивает воздух, но улавливает лишь холод и сырость, да свежий запах снега с улицы. По близости определенно никого нет. Нет же никого. Черт…
- Тебе что, светлая, жить надоело?! – кажется, Арей говорит эти слова не всерьез, по привычке, хоть и, как обычно, несдержанно, раздраженно. Только Дафне невдомек, что раздражен он лишь потому, что она так неразумно решила подвергнуть себя опасности.
А Даф тем временем мотает головой, и два ее легких светлых хвоста, электризуясь, липнут к широкой вязки, объемному шарфу. Она тяжело опирается о дверной косяк, и Арей буквально ощущает, как силы стремительно покидают ее.
Он затаскивает ее в квартиру, захлопывает дверь. Они идут по темному коридору; Дафну шатает, и то и дело она задевает плечом стену.
Единственная комната практически пуста. Под посеревшим потолком раскачивается голая, без абажура, лампа; старое кресло стоит так, чтобы сидя в нем можно было наблюдать за улицей. Арей усаживает девушку в это кресло. Дафна судорожно расстегивает куртку: на ее плече, на груди огромное багровое пятно. Стараясь не смотреть на него, она бледными, обескровленными руками сжимает подлокотники.
Глядя на светлую, Арей не может поверить своим глазам: он не представляет, как она смогла отыскать его, как осмелилась… Ведь с начала ноября он находится в опале, его ищут лучшие бойцы мрака. А нашла – девчонка.
- Я привела подмогу, - шепчет Даф.
Арей хмурится, а девушка в надежде смотрит на него.
- Неужели… вы не видите? – она облизывает бледные, пересохшие губы. – Они стоят за моей спиной…
Арей бросает взгляд через ее плечо, но натыкается только на свое отражение в стекле.
- Все воины света сегодня со… мной, - убежденно твердит Даф
-Никого там нет, Даф, - сухо говорит Арей, но все же отводит взгляд, когда по ее обезвоженной, словно пергаментной щеке скатывается слеза.
Барон касается рукой ее лба –он горит. Большая потеря крови, жар.. Всё логично: Дафна просто бредит.
Бедная, глупенькая девочка.
На улице слышатся беготня и крики. Она привела за собой хвост. Что ж, рано или поздно его все равно бы нашли…
- Теперь слушай меня внимательно, - решительно начинает Арей.
А Дафна улыбается – не ему, нет, а словно бы в пустоту. Она видит, как их окружают высокие, горделивые витязи. Их лица сияют спокойствием, золотом вспыхивают наконечники копий.
Даф в отчаянье протягивает к ним руку, желая прикоснуться, ощутить хотя бы холод доспехов или мягкость волос. А где-то совсем далеко, очень-очень тихо звучит знакомый голос:
- Что за фокусы, светлая? Не вздумай! Слышишь мня? Не…
Странно, что он так встревожен. Все же хорошо.
@темы: драбблы, Арей/Дафна